Овалов Лев Сергеевич - Рассказы Майора Пронина
Лев Сергеевич Овалов
Рассказы майора Пронина
Повесть
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
"СИНИЕ МЕЧИ"
I
Тяжелое лето выдалось в 1919 году. Колчак разорял Сибирь, Деникин
приближался к Харькову, Юденич угрожал Петрограду. Не дремали враги и в
тылу: близ Петрограда началось контрреволюционное восстание.
В конце июня, незадолго до занятия деникинцами Харькова, был я в бою
тяжело ранен. Признаться, не рассчитывал больше гулять по белу свету, но
меня отправили в Москву, выходили, и в августе я уже смог явиться за новым
назначением.
- Так и так, - говорю, - считаю себя вполне здоровым и прошу
откомандировать обратно на фронт.
- Отлично, товарищ Пронин, - говорят мне, - только поедете вы не на
фронт, а в Петроград, поступите в распоряжение Чрезвычайной комиссии по
борьбе с контрреволюцией и саботажем.
He сразу понял я характер порученной мне работы. Товарищи мои, думаю,
кровь на фронтах проливают, а меня в тылу оставляют. Так и решил, что меня
после ранения щадят и хотят мне дать время окрепнуть.
- Очень хорошо, - говорю. - Разрешите идти?
- Получите путевку, - говорят, - и можете отправляться.
Приехал в Петроград, явился в Чрезвычайную комиссию, послали меня к
товарищу Коврову.
Расспросил Ковров меня - кто я и что я. Ну а что я тогда был?
Мастеровой, солдат - вот и все мои звания. Исполнилось мне двадцать семь
лет, царскую войну провел в окопах, на фронте вступил в партию большевиков,
добровольцем пошел в Красную Армию, знаний никаких, человек не совсем
грамотный - одним словом, не клад. Все, что умел делать, - винтовку в руках
держать и стрелять без промаху.
Значит, расспросил Ковров меня и говорит:
- Отлично, товарищ Пронин, пошлем мы вас на разведывательную работу.
Обрадовался я, думаю - на фронт пошлют, на передовые линии, в разведку
я всегда охотно ходил.
- Терпение у вас есть? - спрашивает Ковров
- Найдется, - отвечаю.
- Вот и отлично, - повторяет Ковров. - Нате вам ордер от жилищного
отдела, идите на Фонтанку, номер дома тут указан, и занимайте комнату.
- Это зачем же? - спрашиваю.
- А все затем же, - усмехается Ковров. - Вселяйтесь и живите.
- Ну а делать что? - спрашиваю.
- А ничего, - говорит Ковров. - Живите, вот и вся ваша забота.
Тут я рассердился.
- Что вы, - говорю, - смеетесь надо мной, что ли? Меня к вам работать
послали, а не отдыхать. Я и так два месяца в лазарете пробыл, хватит.
- Нет, так не годится, товарищ Пронин, - отвечает Ковров и даже
переходит со мной в разговоре на "ты". - А еще военный! Разная бывает
работа. Иногда посидеть да помолчать бывает полезнее, чем стрелять и
сражаться. Особняк, в который мы тебя посылаем, принадлежал Борецкой, важной
петербургской барыне. Живет она в нем и сейчас. Были у нее и поместья, и
деньги в банках, и я даже понять не могу, как она за границу не убежала. Или
не успела, или понадеялась, что большевики долго не продержатся. Особняк ее
национализирован, но дело в том, что в особняке Борецкой хранится
замечательная коллекция фарфора. После войны устроим мы в ее особняке музей,
будем для рабочих и крестьян посуду по этим образцам делать, а пока имеется
у нее охранная грамота от Музейного управления, и числится Борецкая, так
сказать, надзирательницей над фарфором.
Слушаю я Коврова и ничего не понимаю
- Ну а я тут при чем?
- Ты, - продолжает Ковров, - поселишься у нее. Квартира большая, авось
найдется для тебя комната. Подозрителен нам ее дом, понимаешь? Давно за ним
наблюдаем. Ни в чем она не замечена, не уличена, но... Надо, чтобы там свой
челове